Каменный мешок - Страница 10

Из гостиной дверь на кухню и в чулан, там Эрленд нашел одеяло и укрыл им женщину. Дальше по коридору туалет и душевая. Эрленд взял девочку на руки, отнес в душ и вымыл теплой водой, вытер полотенцем для рук. Девочка затихла. Осмотрел — вся промежность воспалена, такое впечатление, что ребенка вообще не моют. К тому же едва не умирает от голода. И как назло, в квартире нет ничего съедобного! Порывшись у себя в карманах, Эрленд нашел шоколадку, отломил кусочек и дал девочке. Осмотрел ее еще раз, приговаривая, что все в порядке и ей ничего не угрожает. На руках и на спине — маленькие ожоги. Эрленда передернуло.

Прошелся по квартире, нашел девочкину кровать с решетчатыми стенками, вытряс оттуда банки из-под пива и упаковки от гамбургеров, сходил за ребенком, уложил малышку. Сделав это, Эрленд, с трудом сдерживая гнев, направился в гостиную. Может, протоплазма на диване — ее мать, а может, и нет, только мне все равно. Взял под руки, затащил в душевую, сгрузил на пол в кабинку и включил на всю катушку холодную воду. У нас в Рейкьявике она ледяная, женщина должна быстро прийти в себя. И точно — как она была совершенно дохлая, пока он ее тащил, так под струей из душа вмиг очнулась, задергалась, заахала, завопила и замахала руками, отбиваясь от капель.

Эрленд некоторое время наблюдал эту сцену, потом, решив, что полив сказался на протоплазме положительно и привел ее в коммуникабельное состояние, закрутил кран, кинул ей одеяло, дал в него завернуться, отвел обратно в гостиную и усадил на диван. Очнуться-то она очнулась, но еще плохо понимает, кто, где и что — смотрит на Эрленда, а в глазах — туман-туманище. Огляделась, выражение лица изменилось — кажется, ей чего-то не хватает. Чего бы? А, вот чего.

— Где Перла? — спросила она, дрожа всем телом.

— Перла? — процедил Эрленд, едва сдерживая ярость. — У тебя еще и собака есть?

— Какая еще собака? Где моя дочь?

На вид лет тридцать, коротко стрижена, до прихода Эрленда была накрашена, теперь, после душа, все лицо в размазанной косметике. Верхняя губа опухла, на виске здоровенная шишка, под правым глазом синяк.

— Да как ты смеешь спрашивать, где она?! — взревел Эрленд.

— Чего?

— А кто тушит о девочку сигареты, я, что ли?!! Мать выискалась!!! Сигареты!!! О собственного ребенка!!!

— А? Что? Я? Нет, никогда! Что такое? Ты кто вообще такой?

— А кто тогда? Хахаль твой? Это он тебя избил, что ли?

— Избил? Кто? Что? Что вообще происходит? Кто ты такой?

— Я намерен забрать у тебя Перлу, — сказал Эрленд. — А еще я намерен отыскать мразь, которая тушит об нее сигареты. Так что лучше тебе отвечать на мои вопросы. Их будет два.

— Забрать у меня Перлу?

— Вопрос первый. Несколько месяцев назад, может, и год, здесь жила девушка, ты что-нибудь про нее знаешь? Звать Ева Линд. Худощавая, черноволосая…

— Перла плохо себя ведет. Ноет. Дни и ночи напролет.

— Да, совсем замучила тебя, несчастную…

— А он как с цепи срывается, если она плачет.

— Так, сначала про Еву Линд. Ты ее знаешь?

— Не отбирай ее у меня, плииииз.

— Ты знаешь, где сейчас Ева Линд?

— Ева съехала. Уже пару месяцев как.

— Куда?

— Не знаю. Она жила с Бадди.

— Бадди?

— Он вышибала. Я в газеты обращусь, если отберешь у меня дочку. Эй, ты, понял?! В газеты обращусь!

— И где он вышибала?

Она дала Эрленду адрес заведения. Следователь встал, достал мобильный, позвонил сначала в «скорую», затем в органы опеки и коротко изложил обстоятельства дела.

— Так, а теперь вопрос второй, — продолжил Эрленд, ожидая приезда «скорой». — Про твоего хахаля, который не оставил на тебе живого места. Где живет эта мразь?

— Оставь его в покое.

— Ага, щас, чтобы подонок вернулся и опять вышиб из тебя последнее дерьмо. Как тебе такая перспективка?

— Не больно-то.

— Ну так и где эта скотина живет, черт побери?

— Тут какая штука…

— Какая еще, к черту, штука?!

— Ты думаешь его арестовать?

— Нет, я хочу подарить ему букет цветов!!!

— Вот и отлично, в таком случае у меня к тебе просьба — как арестуешь, зарежь его сразу же к этакой матери, будь так добр. А то если он останется в живых, вернется и убьет меня, — сказала она и одарила Эрленда ледяной улыбкой.

Бадди был знаменит величиной — значительной в том, что касалось мускулов, и пренебрежимо малой в том, что касалось головы — и служил вышибалой в стриптиз-клубе «Граф Россо», в самом центре Рейкьявика. У дверей его Эрленд не застал — там стоял другой громила, похожего телосложения.

— Бадди сегодня за шоу присматривает, — сообщил он.

Эрленд не понял, что это значит, и вопросительно посмотрел на вышибалу.

— Ну, шоу, — повторила туша. — Один на один. Ну когда клиент один и танцуют только для него.

Вот же тупой гость попался, подумала туша, отметив отсутствие изменений в выражении лица вопрошающего, но решила не продолжать и лишь в отчаянии закатила глаза.

Ладно, чего тут стоять, надо идти внутрь. За спиной у туши оказался полутемный зал, освещенный сплошь красными фонарями. В углу бар, рядом несколько столов, за ними несколько человек, наблюдают, как некая юница приплясывает вокруг шеста на возвышении в центре зала под какую-то монотонную попсу. Она заметила Эрленда и затанцевала в его сторону, словно он важный клиент, одновременно снимая с себя лифчик — впрочем, могла бы этого и не делать, такой он крошечный. Эрленд посмотрел на нее с такой жалостью, что она от удивления споткнулась и едва не упала, а удержавшись на ногах, развернулась к гостю спиной и поплыла обратно к шесту, по пути все же небрежно бросив лифчик на пол. Зачем это она? Наверное, чтобы подумали, будто она и так собиралась расстаться с этим предметом одежды, а не хотела себя мне продать. Да, вот какое значение приобретает выражение «сохранить лицо» в подобных местах.