Каменный мешок - Страница 20

— К чему ты клонишь?

— По-моему, следует прежде задуматься, а стоит ли вообще тратить усилия на расследование этого дела? На какой результат мы можем рассчитывать?

— Ты что, предлагаешь просто закрыть на это глаза? — спросил Эрленд.

Сигурд Оли пожал плечами, мол, мне-то решительно все равно.

— Убийство, понимаешь ли, есть убийство, — отрезал Эрленд. — У него нет срока давности. И если жмурика убили, то мы обязаны разобраться, как и что произошло, кто был убит, за что, при каких обстоятельствах и кто, собственно, убийца. На мой взгляд, к этому делу нужно подходить так же, как к любому другому. Расследование есть расследование. Так что, коллеги, принимаемся за работу. Ищем улики. Разговариваем с людьми. Мало-помалу, глядишь, и распутаем этот клубок.

Эрленд встал.

— Нам нужно найти какую-нибудь зацепку, — сказал он. — Давайте сначала поговорим с владельцами летних домиков, а если удастся, то и с их мамами и бабушками.

Эрленд со значением посмотрел на Элинборг и продолжил:

— Выясним, не было ли дома рядом с кустами. В общем, к делу.

Погрузившись в собственные мысли, он попрощался и вышел в коридор. Элинборг и Сигурд Оли переглянулись, Сигурд Оли кивнул в сторону двери. Элинборг встала и догнала босса.

— Эрленд, — позвала она.

Босс остановился:

— Да, что такое?

— Как дела у Евы Линд? — нерешительно спросила Элинборг.

Эрленд вздохнул, но не ответил.

— В отделении все и так уже всё знают. Что с ней было. Ужасные новости, просто ужасные. Если мы можем тебе чем-нибудь помочь, я или Сигурд Оли, ты просто скажи.

— Да чем тут поможешь, — обреченно ответил Эрленд. — Она лежит там в палате, и сделать ничего нельзя.

Стоит, не уходит.

— Я, пока искал ее, прошел через этот ее мир, в котором она живет. Насквозь его весь пробежал. Мне это, конечно, не впервой, мне и раньше приходилось ее искать на тех же улицах, в тех же местах, в тех же домах, и все же, оказалось, я совершенно не готов все это лицезреть. Не готов крупным планом видеть эту ее жизнь, понимать, что и как она с собой творит, как убивает, уничтожает себя. Я видел людей, с которыми она на короткой ноге, людей, к которым она обращается за помощью, за теплом, за милосердием, людей, на которых она работает. И что это за работа!

Замолчал.

— Да, все это ужасно. Но это не самое плохое, — продолжил он решительно. — Все эти трущобы, все эти мелкие воришки, все эти наркодилеры — не самое плохое. Права ее мать, ох как права, есть кое-кто похуже.

Эрленд заглянул Элинборг в глаза:

— И этот кто-то — я. Я, и никто другой. Потому что они на меня рассчитывали. А я их предал.

Эрленд вернулся домой и устало плюхнулся в кресло. Позвонил в больницу, там сказали, что состояние Евы Линд стабильное. Если что-то изменится, ему сразу же позвонят. Он поблагодарил врача и повесил трубку. Сидел и смотрел прямо перед собой, погрузившись в раздумья. Думал о Еве Линд в палате интенсивной терапии, о своей бывшей, о ненависти к нему, которой до сих пор наполнена ее жизнь, о сыне, с которым выходил на связь, только когда что-то случалось.

Думал и об абсолютной, невыносимой тишине, которая составляла его жизнь. Что у него есть? Одно только одиночество, куда ни кинь. Бесцветные дни мертвым грузом висят на шее, и чем дальше, тем их больше, и веревка, на которой они подвешены, затягивается все туже, он едва может дышать.

А там он заснул, и во сне ему привиделась юность, когда жизнь была беззаботной и после каждой зимы, после долгих темных месяцев, наступало светлое лето, когда бояться нечего и беспокоиться не о чем. В те времена он был счастлив, и когда ему в нынешней жизни удавалось словно бы коснуться тех дней, его окутывал покой. И казалось ему, что все не так уж плохо.

Случалось такое, впрочем, очень и очень нечасто. И только если удавалось не вспомнить о том, как выскользнула рука.

Эрленд дернулся и проснулся — оказывается, уже какое-то время трезвонит мобильный, а с ним и домашний (одно из немногих технических устройств в его квартире) на потертом столе.

— Ты был прав, — сказала Элинборг, услышав его голос. — Ой, прости, я тебя разбудила? Ведь всего десять вечера.

Извиняется.

— Чего? Кто там прав? — переспросил Эрленд, не до конца проснувшись.

— Там был дом, у кустов.

— Каких еще кустов?

— Ну, смородиновых. Я про смородину на Ямном пригорке. Там в сороковые был дом, его снесли в восьмидесятом. Я попросила архивистов из мэрии позвонить мне, если они что-то найдут, ну так они, представляешь, весь вечер рылись у себя в архиве и таки нашли этот дом.

— И что это был за дом? — вяло поинтересовался Эрленд. — Жилой дом, конюшня, конура, гостиница, склад, сарай, гараж, что?

— Жилой дом, — сказала Элинборг. — Скорее всего, летний или что-то в этом роде.

— Чего?

— Летний домик!!!

— И когда он там стоял?

— С конца тридцатых годов.

— И кто был владелец?

— Его звали Беньямин. Беньямин Кнудсен. Торговец.

— И что?

— Он давно умер. Много лет назад.

8

В тот день жители домов к северу от Ямного пригорка по большей части занимались традиционными весенними работами, за каковыми их и застали Сигурд Оли и Элинборг. Ища, где бы поудобнее припарковаться, Сигурд Оли наблюдал, как одни подстригают кусты, другие опрыскивают зелень разной химией, третьи чинят заборчики, а четвертые седлают лошадей, собираясь отправиться на прогулку.

Погода безветренная, хорошая. Стрелка часов подошла к полудню. Сигурд Оли и Элинборг поговорили с несколькими домовладельцами, но не выяснили ничего путного, и постепенно добрались до улицы у самого подножия холма. Впрочем, коллеги никуда особенно не торопились, в такую-то погоду! Как хорошо не сидеть в офисе, а отправиться погулять за городом на солнышке, да подышать свежим воздухом, да поболтать с людьми, да полюбоваться, как те делают круглые глаза, услышав, что они из полиции. Подумать только, из полиции! Да в такую рань! Кое-кто из собеседников слышал про позавчерашние новости, кое для кого рассказ коллег оказался сюрпризом.