— Позвольте, что вы кипятитесь, ведь вас-то никто ни в чем не обвиняет, — сказал Сигурд Оли, и не подумав сдвинуться с места, как и Эрленд. — Вы не замешаны в этом деле, так что же вы выходите из себя? Вы ничего от нас не скрываете, говорите вы. Но почему же тогда?..
— На что это вы намекаете?! — возмутилась Эльза. — Вы думаете, я что-то скрываю? Думаете, я — соучастница? Собираетесь меня арестовать? Упрятать меня за решетку?! Вы с ума все, что ли, посходили?! Как вы вообще смеете?!
Уставилась на Эрленда.
— А ну успокойтесь! — рявкнул Эрленд. — Под грудной клеткой у большого скелета мы нашли маленький, скелет ребенка. Мы знаем, что невеста Беньямина была беременна. Вам не кажется, что самое логичное заключение отсюда — что в могиле лежат она и ее дитя? Еще скажите, что это не так! Так что мы ни на что не намекаем, у нас другая работа — разобраться, как было дело. На то мы и полиция. Вы оказали нам исключительно важную помощь, мы вам искренне за это благодарны. Не всякий человек согласился бы помочь нам так, как вы. Поймите это, будьте так добры. Но поймите и нас — все это ни на йоту не изменяет того факта, что покамест обнаруженные улики, а особенно наша последняя находка, заставляют подозревать именно Беньямина.
Эльза смотрела на Эрленда испепеляющим взглядом. Собиралась, видимо, что-то еще сказать, но вдруг огонь в глазах потух, она глянула сначала на Сигурда Оли, затем снова на Эрленда и села обратно в кресло.
— Это какое-то недоразумение, — сказала она. — Вы бы сразу это поняли, если бы знали Беньямина лично. А я его знала. Он в жизни мухи не обидел, клянусь вам.
— Но он знал, что его невеста беременна, — настаивал Сигурд Оли. — Они собирались пожениться. Он был по уши в нее влюблен. Само его будущее зиждилось на любви к этой девушке — он хотел завести семью, стать богачом, завоевать себе место в высшем свете нашей снобской столицы. И тут — такое! Все его надежды в единый миг накрылись медным тазом. Это был шок. Возможно, он вышел из себя, а как успокоился, было уже поздно. Ведь тело ее так и не нашли. Говорили, что она утопилась, но кто знает, правда это или нет. Она пропала без вести. Может, мы ее нашли?
— Кстати, вы говорили Сигурду Оли, что Беньямин не знал, от кого беременна его невеста, — сказал Эрленд, нахмурив брови.
Черт, не поторопились ли мы? Черт, черт, черт! Ну вот почему наш единственный патологоанатом выбрал именно это время, чтобы жариться на пляже в Испании! Надо было подождать, зачем мы со всех ног побежали к ней? Не имея стопроцентно надежных данных! А, тьфу!
— Так и есть, — подтвердила Эльза. — Он этого не знал.
— Но мы выяснили, что мать Сольвейг много лет спустя рассказала Беньямину правду. Когда все улеглось, когда Сольвейг уже не было в живых.
Эльза удивленно посмотрела на него.
— Я об этом не знала, — сказала она. — Когда это произошло?
— Много лет спустя, — ответил Эрленд, — мы не знаем точно, когда именно. Сольвейг не назвала ему имя отца ребенка. По какой-то причине решила молчать, скрыла от Беньямина, что случилось на самом деле. Разорвала помолвку, утаила, от кого забеременела. Насколько мы можем теперь судить, ради того, чтобы защитить честь семьи. А особенно репутацию собственного отца.
— О чем вы говорите? При чем здесь репутация ее отца?
— Видите ли, Сольвейг изнасиловали. Когда она ездила на север, к родственникам в Приречье, ее двоюродный брат…
Эльза в ужасе закрыла лицо руками, осела в кресле, глаза ее расширились.
— Этого не может быть, — простонала она, качая головой.
На другом конце города в это же самое время Элинборг разговаривала с Барой. Рассказала ей про свежую находку на Пригорке, про самое естественное объяснение этой странности — в могиле лежит Сольвейг, невеста Беньямина. Видимо, он таки ее убил. Элинборг, конечно, несколько раз подчеркнула, что у полиции нет на торговца ничего конкретного, просто он был последним, кто видел Сольвейг живой, а в могиле обнаружился скелет маленького ребенка. Это пока что все, экспертиза еще не состоялась.
Бара выслушала ее, не моргнув. Как и в прошлые визиты, она была дома одна, принимала Элинборг все в той же набитой дорогими вещами гостиной. Ей все как с гуся вода.
— Папа хотел, чтобы сестра сделала аборт, — сказала Бара. — Мама хотела, чтобы сестра уехала из страны, родила ребенка на континенте, отдала его в приют и вернулась домой, словно ничего и не было, и преспокойно вышла замуж за Беньямина. Мама с папой долго обсуждали это между собой, а потом вызвали к себе Сольвейг. Заслушать, так сказать, вердикт по ее делу.
Бара встала с кресла:
— Это мне мама потом рассказала.
Подошла к массивному дубовому комоду, выдвинула ящик, вынула оттуда белый носовой платок и протерла губы.
— Ей предложили на выбор два варианта. Третий вариант — что она родит ребенка, а мы примем его в семью — даже не рассматривался. Сольвейг попыталась урезонить родителей, но ни папа, ни мама не желали даже слышать ни о чем подобном. Этому ребенку не место на белом свете. Во всяком случае, о нем никто не должен знать. Так что или смерть, или приют. Ничего другого.
— А Сольвейг?
— Если бы я знала, что Сольвейг! — вздохнула Бара. — Несчастная, бедная девочка. Она хотела родить ребенка, воспитать его, ничего другого не могла себе вообразить. Да она сама была еще совсем ребенок.
Эрленд поднял глаза.
— Как полагаете, мог Беньямин счесть это доказательством измены? — спросил он. — Тот факт, я имею в виду, что Сольвейг отказалась назвать ему имя отца ребенка?