Каменный мешок - Страница 14

Наконец он нашел ее — в луже собственной крови, в пятидесяти метрах от входа в старое здание родильного отделения. С учетом всего, что ему пришлось совершить, он не потерял много времени — и все равно опоздал. Трава вокруг красная, а джинсы можно выжимать.

Эрленд встал на колени рядом с дочерью и посмотрел в сторону госпиталя. Словно вчера он стоял под дождем на пороге, у этой самой двери, с Халльдорой под руку, в день, когда Ева появилась на свет. Неужели ей здесь же предстоит и умереть?

Эрленд погладил Еву по голове, размышляя, стоит ли пытаться поднять ее.

На каком она месяце? Кажется, на седьмом…

* * *

Она пробовала сбежать. Не однажды, дважды. Но с тех пор прошло много, много лет. Они тогда еще жили на Ключевой улице.

Второй раз, когда он, по его собственному выражению (в те времена с ним еще можно было поговорить про это), «потерял контроль над собой», отделил от первого целый год. Кстати, насчет «потери контроля над собой» она всегда была того мнения, что это чистейшей воды самообман. Ей, наоборот, казалось, что никогда он с такой абсолютной уверенностью не держит себя в руках, как когда поднимает на нее руку, когда вышибает из нее последнее дерьмо и поливает оскорблениями. Какие бы чудовищные вещи он ни говорил, какую бы нечеловеческую боль ни причинял, всегда в такие моменты он был холоден, бесстрастен, спокоен, расчетлив, наносил удары сознательно, четко понимая, что и как делает. Всегда, без исключений.

Со временем она поняла, что и ей надлежит стать такой же — холодной, расчетливой, — если она хочет иметь хоть малый шанс одержать над ним верх.

Первая попытка сбежать была заранее обречена на неудачу. Она совсем не готовилась, не понимала, что и как надо делать, какие возможности имеются, не знала, куда податься, и все же одним прекрасным февральским вечером взяла да и вышла на мороз и ветер с двумя своими детьми. Симон держал ее за руку, Миккелина висела на спине. Куда идти, она понятия не имела. Знала только, что в подвале оставаться больше не может.

Она поговорила со священником. Тот сказал, хорошая жена никогда не разведется с мужем. В глазах бога узы брака священны, пускай людям и приходится порой много терпеть, дабы узы эти не разорвались.

— Подумай к тому же о детях, — добавил священник.

— Я о них и думаю, — ответила она, а священник только расплылся в умильной улыбке.

Идти в полицию? Ну уж нет. Соседи вызывали полицию дважды, когда он ее бил, те приезжали, говорили, что семейная ссора зашла слишком далеко и ее надо прекратить, и уезжали. Оба раза она представала перед ними с разбитой губой и гигантским синяком под глазом, на что гости в форме говорили, мол, надо держать себя в руках. Соседям, понимаешь, жизни нет от криков из вашего подвала. Во второй раз, два года спустя после первого, полицейские решили провести с ним воспитательную беседу, вывели наружу. Она кричала, что он бьет ее, что хочет ее убить, что это уже не в первый раз. Полицейские в ответ спросили, что она пила. Она не поняла вопроса. Что ты пила, повторили они. Ничего я не пила, никогда в жизни не брала в рот ни капли! Что-то сказали ему снаружи у дверей и распрощались, пожав ему руку.

Когда полиция уехала, он хорошенько полоснул ее бритвой по щеке.

И вот вечером, когда он спал как убитый, она посадила Миккелину себе на спину и вывела потихоньку малыша Симона из подвала. Для Миккелины соорудила специальную коляску — нашла старую сломанную коляску на свалке и починила, — но тем самым вечером он в припадке ярости разломал ее к чертям собачьим, словно подозревал, что она решила сбежать.

Побег, как сказано, был совершенно не подготовлен. Пораскинув мозгами, она решила отправиться в Армию спасения, где ее и приютили на ночь. Родственников у нее не было — ни в Рейкьявике, ни где-либо еще. Он же, как проснулся утром и обнаружил, что дома никого нет, отправился на поиски. В бешенстве носился по городу в одной рубашке в дикий холод и наткнулся на них в тот самый миг, когда они выходили из здания Армии. Она его и не заметила — только вдруг кто-то взял и вырвал мальчика у нее из рук, а затем и девочку, и просто пошел обратно домой, молча, не проронив ни слова. Не посмотрел ни налево, ни направо, не говоря уже о том, чтобы оглянуться. Дети были слишком перепуганы, чтобы оказать сопротивление, только Миккелина протянула к ней руки и заплакала — но тоже беззвучно.

О чем она, в самом деле, думала? На что рассчитывала?

Ей ничего не оставалось, как поплестись вслед за ними.

А после второй попытки он пообещал ей убить детей, так что больше она уже не пыталась. Но во второй раз неплохо подготовилась. Решила, что начнет новую жизнь. Уедет в рыбацкий поселок на севере вместе с детьми, снимет комнату или маленькую квартиру, наймется работать на рыбзаводе и уж как-нибудь будет сводить концы с концами. Дала себе труд и время все спланировать. Для начала куда ехать? Конечно, в Мачтовый фьорд. Там полно работы, самые тяжелые годы минули, и туда устремился поток людей, ее с детьми никто и не заметит. Жить они сначала будут в общежитии с другими работниками, а там, глядишь, накопится денег и на собственную комнату.

Главное — это купить билет на автобус себе и детям, а он, дьявол, следит за каждой кроной, что приносит домой с работы в порту. Ей пришлось собирать деньги по крупицам, и долго ли, коротко ли, она насчитала, что на дорогу должно хватить. Сложила детям одежду в небольшую сумку, какие-то свои вещи, взяла заранее починенную коляску для Миккелины и вышла из дому, торопясь побыстрее добраться до автобусной станции, и на каждом перекрестке в ужасе оглядывалась по сторонам, словно ожидая увидеть за углом ненавистное лицо.